После нескольких дней нашего отдыха в Гунибе полковник Лазарев, христианин, и Даниял-бек Илисуйский с некоторыми из бывших наибов имама [пришли] с намерением поговорить с имамом о перемирии. Имам отправил к ним своего сына Газимухаммеда и наиба Дибира Аварского с мюридами. Через них было передано, что имам пойдет на перемирие с русскими, если они отпустят его (букв.
: освободят ему дорогу) в Мекку вместе с семьей и некоторыми мюридами. В противном случае — между ними ничего нет, кроме войны.Газимухаммед довел слова своего отца до посланников князя Барятинского. Они ответили ему, что доведут его слова до князя Барятинского.
Затем посланцы отправились отсюда в свою ставку, а мы вернулись к себе.
Через день после этого от князя Барятинского было получено письмо с текстом на арабском и русском языках. В письме говорилось, что это требование невозможно, пока имам не встретится с великим падишахом. Письмо это доставили поручик кади Мухаммед из Верхнего Дженгутая и старый наиб имама Доного Мухаммед из Гоцо Аварский. Имам оставил у себя письмо князя Барятинского, вернул их обоих к князю, заявив, что подумает об этом.
После этого имам держал совет со своими товарищами приверженцами (асхабами): серьезным ученым хаджи Ибрагимом — мухаджиром из Абадзеха, любимцем имама в Дарго; ученым мухаджиром хаджи Насруллахом Кюринским из Кепира, павшим /впоследствии/ мучеником при событиях в Гунибе; мухаджиром хаджи Хайруллахом из Герата; ученым Хаджиали, сыном Малика из Чоха, старым наибом мухаджиром Микик Муртазаали из Чиркея; наибом Дибиром Аварским и другом имама с малых лет мухаджиром Юнусом из Чиркея, который при событиях в Ахульго отправился с сыном имама Джамалуддином, когда того отдали аманатом русским. Эти мужи сошлись во мнении /отправить наибов Дибира Аварского и Юнуса Чиркеевского к князю Барятинскому. Имам сказал им: «Разузнайте положение дел и можно ли нам верить тому, что написано князем Барятинским в письме или нет. Подлинно нет сомнения, что язык обстоятельств красноречивее языка разговора. Я вам верю».
Они оба отправились [к князю] и вернулись на следующий день. На расспросы имама они ответили: «Из разговора с князем Барятинским мы поняли, Что все это обман». Тогда намерение имама изменилось, и он сказал: «Если положение таково, то мы будем сражаться до смерти».
От имени имама я написал письмо следующего содержания: «Наместнику (сардар) князю Барятинскому. Привет тем, кто следует правильным путем. А затем. Если освободите дорогу в Мекку мне и тем, кого я желаю, то быть миру между нами, а если нет то нет».
Когда письмо было готово, мухаджир хаджи Ибрахим из Абадзеха предложил: «О имам! Было бы хорошо, если бы добавить к написанному: «Шашка обнажена и рука не дрогнет».
Я, по распоряжению имама, добавил эти слова в письмо.
Потом мы слышали, что князь Барятинский на нас очень разгневался за эти слова и заявил, что если дело так обстоит, пусть Шамиль теперь подождет. Он велел войскам как можно быстрее подняться на /гору/ Гуниб. Когда мы ночевали в одном доме, то есть я, ученый Хасан из Кудали, Хаджиали из Чоха и имам нас разбудил в полночь десятник Мухамедмирза из Чиркея и сообщил, что русские напали на Газимухаммеда со стороны аула Хоточ. Имам и мы вместе с ним поспешно отправились к Газимухаммеду, а Хаджиали ушел, говоря: «Я иду в Микик (ичди Микик) к Муртазаали, который находился с несколькими мюридами на опасной точке».
Когда мы дошли до укрепления мухаджира хаджи Насруллаха Кюринского из Кепира, который находился близ Газимухаммеда, мы услышали из-под горы крики солдат: «Ура, ура!» и звуки барабанов и военной музыки. Имам сказал окружающим: «Клянусь, это хитрость русских. Они не пойдут на нас с этой стороны, но они намереваются подняться к нам этой ночью с другой стороны. Этими голосами хотят усыпить нашу бдительность на остальных участках».
В это время к нам подъехал наиб Дибир Аварский с двумя мюридами и сказал: «Я иду сейчас в обход этой гори, быть может, узнаю в чем дело», и удалился. А мы остались на этом месте до утра. Караулы с вершины гор начали скатывать вниз на русских собранные для этой цели камни. Когда имам узнал об этом, он велел /через/ своего голосистого мюрида Амиpa из Чиркея (Слова: «Голосистого мюрида Амира из Чиркея — под строкой) крикнуть им с этой стены, чтобы они напрасно не бросали камни, пока не убедятся, что русские наступают все. Когда рассвело (Букв.: когда утро рассеяло перед нами мрак ночи), мы посмотрели на подножье горы: солдаты не двигались со своих мест и кричали. Однако начали приближаться к нам из-под горы и обстреливать нас из ружей, прячась за скалы, не доступные нашим пулям, /милиция/. Во время этой взаимной перестрелки к нам подошел один из мюридов и сообщил, что русские уже поднялись на нашу гору со стороны Куяда, с того /именно/ места, где находился уволенный наиб Амирасул Мухаммед из Кудали. Он пал там мучеником, его товарищи были взяты в плен. Имам поспешил в селение, но не успел сообщить эту неприятную весть своим мюридам, которые находились на укреплении Инка в Хаджиява.
Вслед за нашим въездом в селение Гуниб, на его окраине появились авангарды русских отрядов, взяли /наших/ за селением в плен, /некоторых/ убили, некоторые убежали. Оставшиеся были окружены солдатами, которые начали в нас стрелять из штуцеров. Мы ответили им стрельбой из ружей с крыш домов.
Имам перешел из дома Мухаммедшафи в мечеть ввиду ее прочности для обороны. Семьи свои мы разместили в домах около мечети. К имаму собрались те мухаджиры и мюриды, кто хотел. Газимухаммед со своим братом Мухаммедшафи укрепился в одних домах, Инков Хаджияв в других.
Имам обратился к своим сыновьям и ко мне с хорошими наставлениями, говоря: «Оба вы выбирайте в раю гурий вместо жен, так как гурии для вас лучше ваших жен, дочерей Инков, Хаджиява и Даниял-бека Илисуйского. А мне лучше взять жену из райских женщин, чем госпожу Загидат, дочь муршида Джамалуддина ал-Хусейни». И продолжил, обращаясь ко мне: «Тебе также лучше /иметь/ райскую жену, чем мою старшую дочь». Шамиль затем сказал: «Перенесите ужасы войны, человек рождается один раз и умирает тоже один раз. И как бы мы долго ни жили, смерть все равно настигнет нас. Очистите ваши сердца от мирских забот, которые отвлекают вас от воздаяния загробной жизни и лишают вас ее. Раскайтесь перед Всевышним Аллахом в прежних ваших грехах, чтобы чистыми отправиться на этот свет ради Аллаха».
И вот мы под /воздействием/ этого убеждения, и /тут/ наступило время полуденного намаза. Мы начали вместе с имамом совершать намаз, до окончания которого ядро из маленькой пушки угодило в михраб. Если бы оно пробило стену, то угодило бы прямо в грудь имама. Ядро разорвалось у наружной стены мечети.
При таком положении дел нам начали кричать [со стороны] и окружающих селений полковник Алихан Аварский и полковник Хаджи Будда из Газикумуха и другие: «Не подвергайте себя гибели, подчинитесь наместнику добровольно; он вас не погубит и не уничтожит».
Когда мюриды имама услышали призыв, сердца у них смягчились они захотели мира и презрели смерть (Букв.: «отвернулись от смерти до встречи с ней»). Они начали настаивать, чтобы имам послал к наместнику двух верных людей, чтобы выяснить истинные его намерения, и что он скажет. Имам просил их не говорить ему подобные слова о его явке к наместнику. И сказал, что если кто хочет из вас пойти к наместнику, пусть пойдет, он не накажет их за это, а кто хочет остаться у него, то пусть останется. «Моя цель, сказал он им, бороться с русскими, все равно один я буду бороться или с другими». Имам именем Аллаха заклинал их, чтобы они не уговаривали его отправиться к неверующим /кафиры/ и показать им свое лицо.
Когда мюриды доподлинно узнали намерения имама, они стали настойчиво обращаться к сыну имама Газимухаммеду, прося уговорить отца прислушаться к их советам. Газимухаммед стал просить отца, уговаривать, какой, мол, вред, если послать двух человек к наместнику, чтобы узнать его намерения; если мы будем сражаться с русскими и погибнем /все/ здесь, то мы не заслужим воздаяния Всевышнего Аллаха, так как наши женщины разбегутся (букв.: рассеются) в разные стороны, как это случилось при сражении на Ахульго.
Тогда сердце имама смягчилось, и он принял просьбу сына. Он послал к наместнику (Слова «к наместнику» добавлены над строкой) Юнуса из Чиркея и Хаджиали из Чоха. Юнус вернулся к нам, а Хаджиали остался там. Юнус угадал намерение наместника: явка Шамиля к нему и сохранение его жизни.
Тогда имам направился к наместнику с тринадцатью человеками; в их числе был и я. Однако он (?) сказал имаму: После того, как повидаешь наместника, вернешься к семье в Гуниб».
Когда мы выехали на окраину селения, солдаты крикнули: «Ура! Ура!» К имаму навстречу вышел генерал Лазарев христианин, со своим переводчиком и сказал: «Клянусь Богом, наместник относится к тебе сострадательно, успокойтесь сердцем». Затем, подняв два пальца к глазам, сказал: «Пусть выскочат мои глаза, если вам будет что-нибудь плохого». Сердце имама успокоилось после этого.
Затем мы с Шамилем отправились к наместнику и подошли. [Тогда] были допущены Инков Хаджияв и Юнус из Чиркея с имамом, остальные не были допущены. Тогда Муртала из Уркачи ал-Авари сказал: «Теперь имам от нас ушел, мы отныне его не увидим. Готовьтесь к джихаду». Это мнение не поддержали Галбацдибир из Караты и Ибрахим, двоюродный брат имама. Затем имам отправился с наместником, а мы вернулись в Гуниб.
Когда Газимухаммед увидел нас, стал расспрашивать об имаме; мы сообщили ему, что тот отправился с наместником. Услышав эту весть, он опечалился и сказал: «Отныне я больше не увижу своего отца. Лучше мне воевать, пока не убьют меня». Галбацдибир из Караты сказал ему: «Время отвернулось от нас (наше время прошло)».
Когда мы пребывали в таком положении, наши женщины кричали и плакали, к нам прибыл полковник Алихан Аварский и сообщил, что имам послал его сообщить, что он здоров, сердцем спокоен у наместника, и пусть все успокоятся и прибудут /300б/ в ставку наместника.
В это самое время в селение приехал Даниял-бек из Илису с двумя товарищами к своей дочери Каримат, жене Газимухаммеда. Она передала в руки своего отца хурджуны, полные золота, серебра и других ценных золотых изделий: кольца, драгоценные камни, дорогие камни, которые остались от покойного Джамалуддина, сына имама, накопленные в течение более десяти лет управления Газимухаммеда. Даниил торопился доставить эти сокровища к себе домой, пока люди не узнают об этом. Дочь тоже отправилась с ним.
Когда мы прибыли в ставку наместника, Даниял-бек приехал на следующий день из своего дома и заявил: «Я не пошлю свою дочь Каримат с вами в Россию. Вы отныне пленники русского падишаха».
Имам вскочил с места разгневанный и сказал: «Ах ты негодяй! Не стыдно тебе от людей и от меня говорить сейчас мне такие подлые слова! Разве не ты просил во время моего имамства, чтобы я взял твою дочь за моего сына? Ты забыл тот день и говоришь такие слова. Я и сейчас являюсь имамом и бывшим повелителем для подобных тебе подлых. Если я сегодня у русских, мое сердце и моя решительность всегда со мной». Затем имам, держась за рукоять шашки, сказал: «Клянусь Аллахом, я снесу тебе голову, если еще раз повторишь эти слова». Тогда Даниял-бек изменился в лице и упал на колени, прося прощения за бестактность; «Ради Аллаха, прошу простить меня, я был сердит на вашего сына за недостойные слова, которые вырвались у него».
Имам встал и сообщил, что отправляется в лагерь наместника сообщить о словах, высказанных Даниял-беком.
Шамиль встретился с генералом Лазаревым у палатки, тот спросил, куда имам идет. Когда Лазарев узнал о цели имама, го сказал: «Умоляю именем Аллаха, не сердись, отдохни. Я /сам/ скажу наместнику все, что ты хочешь».
Когда Лазарев сообщил наместнику о цели /прихода/ имама, тот отправил к Даниял-беку гонца, который передал ему, чтобы тот больше не заикнулся говорить с имамом о дочери, ибо в противном случае ему нет прощения. Даниял-бек замолчал и больше не заводил речи /об этом/.
(Когда Шамиля привели в ставку наместника, ему поставили новую палатку, которую застлали, как положено, азиатскими коврами. Другую /палатку/ поставили для его семьи. Через день-два после нашего поселения в лагере к имаму заявился Алибек из Аксая (ал-Йахсави), тогдашний переводчик у наместника, и сообщил ему: «Князь послал мена к тебе, чтобы узнать у тебя состав семьи, так как наместник хочет сделать им подарки».
На следующий день утром этот полковник /опять/ пришел к имаму с подарками: его женам, моей сестре и армянке (Шуанат) часы, усыпанные бриллиантами, /каждой/; для моей жены бриллиантовое кольцо, женам сыновей имама — украшения и броши, усыпанные бриллиантами; самому имаму — ценную шубу из меха американского медведя. Эту шубу получил, как нам говорили, в подарок князь Барятинский от императора. Таким образом, князь Барятинский оказал нам такую почесть; и в России кроме уважения и почестей мы ничего не видели; и это мы никогда в своей жизни не забудем
АБДУРАХМАН ИЗ ГАЗИКУМУХА
КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ
(картина: Т. Горшельт. «Пленный Шамиль перед главнокомандующим князем А. И. Барятинским». 1863 год. Дагестанский музей изобразительных искусств, Махачкала.)